Петя Енов покинул этот мир, который так любил, и где любили его…

 О друзьях не пишут некрологов. Нет такого правила, но сужу по себе. Я в своей жизни написал немало некрологов. И потерял (а теперь теряю все чаще – такой опасный возраст) много друзей. Ни разу не совпало. Писать, каким хорошим был человек, которого ты любил, кажется мне неестественным и отчасти неприличным. Не говорил при жизни, так нечего и во след. Но саднит…

В Москве умер мой друг, Петя Енов. Один из самых веселых и бесшабашных людей, которых я знал. Прощания у нас не было, некролога не будет. Я просто воспроизведу здесь небольшой текст о нем, который опубликовал 20 лет назад в журнале Master—M, который тогда редактировал. Ничего не менял – как есть. Вернее – как был.  

Петра Енова вполне можно было бы назвать «йоредом». Если бы он знал это слово, не решил бы сгоряча, что оно переводится как «предатель», и не дал бы за него в морду.

По формальным признакам, как бы все правильно (не в морду получить, а «йоредом» назвать): приехал в 1990-м, в 1991-м уехал обратно в Москву — сначала на время, а потом практически навсегда. Там отгрохал большой загородный дом с баней, камином, садом, забором и сенбернаром, а также маленький заводик. В Израиль он только наезжает, хотя и регулярно.  Здесь живут его дочери, одна здесь окончила университет, другая – армию, здесь, даст Бог, родятся и вырастут его внуки. А Петя – в Москве. Значит, все же «йоред».

Но там, в Москве, он своей принадлежностью к Израилю даже кичится. А здесь… По Петиным словам, он является крупнейшим среди израильтян производителем значков и вообще вне конкуренции, что здесь, что там, по производству значков с израильской символикой — от изображений Кнессета и меноры до эмблем воинских подразделений.

Знак общественной ниши

С одной стороны, проверить это его утверждение трудно.  А с другой — нетрудно и на слово поверить: завоевать первенство в Израиле в избранной им отрасли довольно просто. Промышленного производства значков у нас нет. Практически все, что продается в сувенирных лавках, кроме Петиной продукции, — «made in» Тайвань, Тайланд и прочая Восточная Азия. Там дешевле, оказывается, не только собирать компьютеры и прочую электронику, но и штамповать еврейскую символику.

Петя не признается, но, кажется, на незнании этой незначительной детали, известной здесь любому мошавнику и являющейся секретом его (мошавника) непрекращающегося экономического чуда, он (теперь уже Петя)  и споткнулся.

Поскольку поначалу, с удивлением обнаружив, что в гордой еврейской стране совершенно отсутствует индустрия значков, Петя  решил, что это и есть его пресловутая ниша, он займет ее первым, ибо — если не ты, так кто же! — первый всегда в выигрыше, тем более такой специалист, как он.

Поехал в Москву, мобилизовал прежние связи – художников на эскизы, граверов и слесарей-инструментальщиков на изготовление штампов, купил оборудование, арендовал помещение, выпустил опытные партии, привез в Израиль, где владельцы сувенирных магазинов охотно их взяли…

Дальнейшее вам как более опытным израильтянам, чем Петя тогда, известно: денег он,  конечно, не получил. Практически ни от кого.  А если и получил, то практически не деньги.

Нельзя сказать, что и для Пети это был первый опыт столкновения с израильским стилем деловых отношений. Но самый первый — когда ему тоже не заплатили за довольно тяжкий труд, касался выращивания помидоров в пустыне Негев — можно было оправдать незнанием Петей специфики экономических отношений в сельском хозяйстве — новой для него отрасли. А в производстве и сбыте сувенирной продукции он считал себя докой.

То есть специфика оказалась не отраслевой, а какой-то иной, более общей, углубление в которую может завести черт те куда, чуть ли не до антисемитизма, не про нас будь сказано.

Убедившись, что его экономическая ниша — не положение монополиста-значкиста, а действительно ниша в ряду лавок мастеров народных промыслов на пешеходной улице столицы Негева Беэр-Шевы (он ее действительно занимал около года), Петя вернулся к приобретенному оборудованию — и,  делать нечего, стал его использовать. Так Петя оказался фабрикантом значков. Но в Москве.

А ведь чуть было не стал сельскохозяйственным рабочим в Негеве. Жалеет страшно. Он же и впрямь хотел быть фермером, ну,  мошавником, по-нашему. Но это история про те самые помидоры. Ее не понять без предыстории.

Знак славного прошлого

До репатриации Петя заведовал мастерской металлоремонта на Ленинградском вокзале в Москве. Надо сказать, скромная должность, более  чем скромное помещение предприятия (оба слова следовало бы взять в отдельные кавычки) не в полной мере отражали истинное положение, общественный вес и экономическую состоятельность Петра Алтеровича Енова в тот период.

Иначе бы он не променял престижную должность в вычислительном центре ЦСУ СССР на крохотную каморку под аркой в переходе из кассового зала в главный — точь-в-точь такой же, как на Московском вокзале в Ленинграде, с таким же бюстом вождя на постаменте в центре и витринами достижений МПС по стенам, отчего командированный народ поутру, бывало, пугался, недоумевая после бурной купейной ночи, где он на самом деле, в какой из столиц, — уже приехал или еще отъезжает? Думаю, прототип героя Мягкова из «Иронии судьбы…» не улетал из Шереметьева, а уезжал с Ленинградского — потому и такая путаница.

А билет ему доставал Петя. В ту пору, пору всеобщего дефицита всего сущего, билетов на «фирменные» поезда в вокзальных кассах не было вообще, а в друзьях у Пети числилось пол-Москвы, не считая отдельных ленинградцев вроде меня. Я-то всегда так поступал. Приходил к Пете, он вызывал дежурного мента, и тот через минут десять приносил в потном кулаке билет на «Красную стрелу» и сдачу, мучительно изображая радушие на деревянном лице, где годы службы отпечатали гримасу свирепости уже навсегда.

В каморке у Пети всегда толкался разный народ, о чем-то переговаривались, если по делу, что-то приносили, уносили, обсуждали какие-то проблемы, непрерывно звонил телефон… Чем на самом деле занималась Петина мастерская, не знаю, но, явно, не только вправкой зипперов на дорожных сумках и приторачиванием оторванных ручек к чемоданам. Да и по размаху ведения Петей частной жизни, его кругу знакомств чувствовалось, что мелким металлоремонтом не исчерпывается зона его профессиональных интересов. Вот лишь один из эпизодов его тогдашней деятельности…

Знаки отличия

Приближалась очередная круглая дата Победы над фашистской Германией. По всем признакам, партия и правительство намеривались отметить ее с небывалой доселе помпой. Петин папа Алтер, прославленный ветеран каких-то отчаянно действующих войск и заслуженный тренер СССР по боксу, стал все чаще пропадать на ветеранских совещаниях и комиссиях по подготовке. Возвращаясь оттуда, ругался грубыми словами по поводу раздуваемой истерии и грозил как-нибудь привести своих мальчиков из сборной — разогнать эту бражку к чертовой матери.

— Алик, — возмущалась мама, — тебе уже столько лет, а ты босяк босяком! Детей бы постыдился.

— Это что ж, Липа, — недоумевал папа, — людей по лицу совсем не бить?!

Именно этому он учил почти сорок лет перспективную молодежь, сам хорошо умел, этим прославился в войну и создал себе авторитет в довоенной Малаховке. Так что жизнь без битья по лицу действительно теряла для него всякий смысл, он искреннее недоумевал. Но сын его шебутной видел смысл жизни в чем-то другом.

— Папа, — сказал ему Петя после очередного скандала по поводу очередного заседания, — ты бы вместо того, чтобы терять такое дорогое время, дал бы сыну денег заработать.

— Че ты хочешь? — спросил папаша Алтер, так никогда и не простивший сыну измены боксу.

– Сдай мне ветеранов, познакомь с людьми.

— Ну, сходи к Алексею, — равнодушно смилостивился как-то папа.

Так Петя попал на прием к Алексею Маресьеву, настоящему человеку из одноименной повести Б. Полевого, боевому летчику-истребителю без обеих ног, а в то время — председателю Совета ветеранов ВОВ всего СССР, могущественной формально общественной организации, с отделениями в каждом городе необъятной страны, помещениями, структурой, функционерами и активом.

— Че ты хочешь? – папиным голосом спросил Петю настоящий человек без обеих ног и герой циничных анекдотов про голод в лесу. Он крепко стоял на своих прославленных протезах посреди своего кабинета размером в ползала Московского вокзала, как ленинский бюст на постаменте в том же зале.

— Я хочу, — ответил главному ветерану ВОВ обитатель каморки под лестницей того же вокзала, — к славному юбилею Победы сделать всем инвалидам войны первой группы орденские планки. Бесплатно, — добавил Петя, потому что в этом и заключалось ноу-хау.

Маресьев вызвал «шестерку» в чине генерал-майора КГБ и велел ему сделать все, что хочет этот альтруист, а то мы все ворчим, что молодежь, мол, такая и сякая, и ничего святого – лишь бы урвать, а она вона какая!

А Пете всего и нужно было – высочайшего благословения да еще такой мелочи, как адреса комитетов ветеранов войны Советского Союза. Но всех.

Он купил восемь пишущих машинок, нанял восемь  девочек-студенток, и они в течение двух недель отстучали тысячи писем — по числу местных комитетов ВОВ — их председателям. По поручению ЦС ВС ВОВ им предлагалось провести собрания, где информировать об общественной инициативе: обеспечить бесплатно инвалидов войны 1-й группы орденскими планками с плексигласовым покрытием (самый писк тогдашней ветеранской моды и, естественно, жесточайший дефицит. – В.Б.), составить списки обладателей этой льготы с перечнями наград и прислать заказы на Ленинградский вокзал Москвы Енову П.А. Ну, там была еще приписка: не обладающие льготой могут прислать заказы — и получить то же самое, но за деньги, наложенным платежом.

Заказная кампания обошлась инициатору в несколько годовых зарплат заведующего мастерской металлоремонта. И за два месяца Петя не получил ни одного письма — все кануло в прорву.

— Надо мной смеялся весь Будапешт! — сокрушался он не без злорадства.

Имелся в виду «Будапешт» — один самых шикарных московских ресторанов, где ежедневно тусовалась Петина компания: цеховики, профессиональные картежники, спортсмены, артисты, ювелиры, коллекционеры и торговцы антиквариатом, лица других неординарных профессий и вольного образа жизни — чужих в «Будапешт» не пускали, а у них там был свой стол.

Через два месяца письма пошли крафтовыми мешками. Петя посадил почтальона на  зарплату. «Будапешт» смеяться перестал, стал на Петю работать. Московские заводы штамповали металлические заготовки для орденских планок, подмосковная фабрика, единственная в стране производящая ленты для орденских колодок, резко увеличила выпуск обрезков тесьмы, внезапно повысился уровень брака пленки на «Мосфильме» — Пете нужен был целлулоид для покрытий… А это ведь только одна из известных мне операций.

Знак позднего сионизма

И вот такой человек приехал в Израиль. По совету родственников-сабров пошел в сельское хозяйство — идеал сионистской мечты. Силами Сохнута как раз создавался поселок на границе с сектором Газы. Энтузиасты вроде Пети – все подряд городские жители — собрались там, предполагая трудом на земле обосноваться на новой земле. Окрестные мошавы с радостью приняли их на работу в теплицы. И они с удовольствием пошли — надо же с чего-то начинать, прежде чем самим развивать свое хозяйство.

Но стратегическая мысль, оказывается, заключалась в другом. «Русских» привели сюда не для того, чтобы и они стали мошавниками. А для того, чтобы трудились наемными рабочими в окрестных мошавах.

До сих пор (речь идет о 2001 годе. – В.Б.) у этого поселка нет статуса сельскохозяйственного поселения — с соответствующими льготами и государственными субсидиями. Результат: никто не работает на земле, где живет. Их знак был определен неправильно. Очередное заблуждение нового сионизма для избранных.

Петя понял ошибку первым и первым сбежал. Теперь — «йоред».  Новый русский.  Выпускает значки, почетные знаки по заказам МВД (России), администрации президента (России), ордена для новых государств, образовавшихся на месте СССР, памятные медали. И значки с еврейской символикой — для Израиля. Таков знак судьбы — что уж тут поделать…

Опубликовано в журнале Master—M

(№13, апрель 2001)