Еврейский Нюрнберг сорвался из-за сущей глупости
Рафи Эйтан, маленький грузный человек в очках с толстенными линзами и слуховым аппаратом на одной из дужек («Взорвалось совсем рядом», — объяснил он мне, как бы оправдываясь), производит впечатление божьего одуванчика на грани старческого маразма. Но все, кто с ним близко знаком, знают, что это только видимость и часть игры. Все помнит, все сечет, и до сих пор способен на кривой козе объехать молодых и резвых.
Последний раз доказал это несколько лет назад, за пару месяцев до выборов возглавив партию пенсионеров, о которой до той поры мало кто слышал, — и взял 6 процентов парламентских мест, причем, в основном, на голосах молодых избирателей, стал министром.
Долгое время Эйтан возглавлял оперативный отдел Моссада. Это, можно сказать, израильский Судоплатов – с поправкой на масштабы страны и характер задач. Он – «сабра», то есть уроженец Израиля (тогда – Палестины), но при первом знакомстве со мной тут же стал афишировать свои русские корни, как это принято сейчас у израильтян: отец из Белоруссии, мать из Саратова. Похвастался, что сталинский нарком Лазарь Каганович – его двоюродный дядя. Мое замечание, что, мол, гордиться тут нечем, пропустил мимо ушей со слуховой дужкой.
Естественно, за три десятка лет службы в Моссаде Рафи принимал участие во множестве операций, о большинстве которых никто никогда не узнает. Но знаменитостью он стал, когда – уже в 90-х – была обнародована его причастность к самой знаменитой операции Моссада, с которой, собственно, и началась всемирная слава этой израильской спецслужбы, теперь уже легендарной. Речь, разумеется, о поимке Эйхмана.
Есть в этом некоторая несправедливость. Не только потому, что легенда всегда неточна, не только потому, что эта операция, в общем, периферийная для Моссада, находящаяся вдалеке от его профильных задач. Но и потому, что она вовсе не была безупречной с профессиональной точки зрения, как ее принято изображать. Мало кто знает и еще меньше – помнит, что ей предшествовал почти провал и за ней последовал явный провал на том же фронте розыска главных нацистских преступников.
Об этом и Рафи мне не особенно рассказывал, но я дополню его рассказ сведениями, почерпнутыми из других, тоже весьма надежных источников.
Short list
Государству Израиль еще не было десяти лет, и Моссад не являлся отдельной организацией. Существовала Служба безопасности, в которую входили собственно Моссад и нынешняя контрразведка ШАБАК (тогда ее называли Шин-Бет). Общую структуру возглавлял Исер Харель, еврей из Витебска по фамилии Гуревич, который в 1929 году, узнав о погроме в Хевроне под Иерусалимом, когда арабы вырезали несколько десятков еврейских семей, примчался в Палестину с одной целью – защищать евреев. И посвятил этому всю жизнь.
Розыском нацистских преступников израильтяне занимались с самого конца войны (кое-что об этом см. http://vbeider.co.il/2012/02/28/pamyat-i-mest ). Однако между делом. У спецслужб молодого государства были задачи поважнее.
А в 1957 году основатель государства и первый премьер-министр Давид Бен-Гурион, у которого среди своих была кличка Старик, как у Ленина, а у остальных репутация маленького Сталина, вызвал Хареля к себе и велел ему отыскать оставшихся в живых главных нацистов, причастных к уничтожению евреев.
— Бен-Гурион поставил задачу, — сказал мне Рафи Эйтан, — но список определили мы.
Топ-лист содержал четыре имени: заместитель Гитлера по партии Борман, начальник гестапо Мюллер, нацистский врач-палач, проводивший в лагерях эксперименты над людьми, — доктор Менгеле. Эйхман в этом списке был четвертым.
Первое имя пришлось вычеркнуть довольно быстро.
— Мы выяснили, что он все же погиб – попал под советский танк у больницы «Шарите» в Восточном Берлине. Мюллеру удалось бежать. По нашим данным, он покинул буккер 20 апреля – и следы его потерялись. Мы знали, где находится его семья, следили за ней. Были признаки того, что он оставался в живых и в середине, и даже в конце 50-х, поддерживал связь с семьей. Но найти его так и не смогли. Все попытки терпели неудачу.
— Папаша Мюллер оказался хитрее евреев? – подначил я Рафи.
— А кто сказал, что евреи умные? – без улыбки ответил он. – Если бы за каждого глупого еврея мне давали по доллару, я бы стал миллионером.
На след Менгеле и Эйхмана израильтянам выйти удалось. Оба скрывались в Аргентине.
— Эйхмана мы определили главной целью, — говорит Рафи. – поскольку это был символ Катастрофы. И сначала сосредоточили усилия на нем. Ключевые сведения предоставил слепой немецкий еврей, прошедший концлагеря. После освобождения он эмигрировал в Аргентину, жил в городе Токоман. А детей отправил на учебу в Буэнос-Айрес. Его дочь училась вместе с сыном Эйхмана. От него мы узнали адрес Эйхмана. Он жил на улице Чокобука. Мы создали следственную группу под командой Цви Аарони. Немецкий у него родной, он прекрасно знал немецкий ход мыслей. Цви сам поехал в Аргентину. …
Почти провал
Тут надо сказать, что в поисках Эйхмана у израильских спецслужб была своя предыстория, которой не принято гордиться.
На след жены Эйхмана израильские разведчики вышли еще в 1948 году. Существовал даже план захвата ее, чтобы выудить сведения о местонахождении мужа. Но как-то руки не дошли.
В 1952 году дело Эйхмана было переправлено из Шин-Бета в Моссад со следующим сопроводительным письмом: «После ознакомления с документами и сбора дополнительной информации мы поняли, что нам не по силам заниматься этим делом. Мы передаем всю информацию по делу нацистского чиновника Адольфа Эйхмана в ваше распоряжение». Но и в Моссаде не заинтересовались. «Поиск и поимка Эйхмана не входит в наши обязанности» — заключил неизвестный чиновник ведомства внешней разведки – и списал дело в архив. Обычная междуведомственная бюрократическая волокита: своих дел что ли нет?
Звонок напоминания пришел из-за границы. К представителю израильской службы безопасности во Франкфурте Шаулю Дарому обратился прокурор земли Гессен доктор Фриц Бауэр. Это к нему пришло письмо от слепого немецкого еврея из Аргентины, Германа Лотара, о котором мне рассказывал Рафи Эйтан.
Лотар узнал, что фамилия однокурсника его дочери Сильвии -Эйхман. И тот рассказал ей, что его отец во время войны был офицером, занимался очищением от евреев Европы – девушка была на три четверти немка, он ничего в ней заподозрил. А отец ее, бывший узник концлагеря, как раз заподозрил, что это и есть тот самый Эйхман. Попросил дочь навестить своего ухажера дома. Она пришла, однокурсника не было, дверь открыл его отец, по описанию – похож. И Герман обратился с письмом к прокурору Бауэру, о котором знал, что тот возбуждает дела против бывших нацистов в Германии.
Но прокурор Бауэр, тоже еврей, переживший Катастрофу, именно потому, что уже имел некоторый опыт возбуждения дел против нацистов, знал, что власти Германии весьма неохотно ведут преследование своих соотечественников, напрямую причастных к преступлениям гитлеровского режима (кто ж вообще не причастен?), — не стал давать официальный ход этому письму. Он был уверен, что как только Германия подаст формальный запрос на экстрадицию Эйхмана – тот сразу же сбежит. Это все равно, что предупредить беглеца об опасности и спасти.
Бауэр решил поступить хитрее: сдать нациста израильским спецслужбам — уж они-то не упустят эту крупную дичь.
Он еще не знал, с кем имеет дело.
Это дело Эйхмана в Моссаде не сунули под сукно сразу, как пять лет назад. Не исключено, что по чисто бюрократическим причинам: уже был ноябрь 1957-го, премьер уже дал начальнику Службы безопасности указание начать поиск главных нацистов. Харель отреагировал быстро и по-бюрократически безупречно. Доклад резидента во Франкфурте приняли к сведению, земельного прокурора из Германии записали в информаторы, дали ему кличку Толстой, и по сообщенному им адресу отправили в Буэнос-Айрес, на улицу Чокобуко, двух агентов — тех еще лохов.
Они сразу усомнились в достоверности сведений. Высокопоставленный нацист с кучей бабок, как у всех беглых бонз Рейха, живет в одном из самых отстойных районов аргентинской столицы, в бедном доме? Да не может быть! Проверили. Дом принадлежит некому Шмидту. Да, немец. Но совершенно не похож на разыскиваемого.
Вернулись, написали отчет: след ложный, это не Эйхман. И новое дело по поиску начальника еврейского отдела гестапо снова легло под сукно.
— Но судьба все же была благосклонная к Исеру Харелю, — рассказывает уже не раз цитированный мною автор книг о Моссаде профессор Михаэль Бар-Зоар, — и не дала ему опять провалить расследование.
В Израиль приехал сам прокурор Бауэр. Рассерженный бездействием израильской разведки, он не стал встречаться с главой Моссада, зато встретился со своим израильским коллегой – юридическим советником правительства (в Израиле эта должность соответствует генеральному прокурору) Хаимом Коэном. Настучал ему на Хареля и пригрозил дать официальный ход делу в Германии, в результате которого Эйхман почти наверняка исчезнет из виду навсегда – и виноват будет Моссад.
Коэн вызвал на ковер Хареля. Вот тогда дело и завертелось. И к расследованию приступил упомянутый Рафи Эйтаном Цви Аарони, действительно классный сыщик, состоявший, кстати, в штате Шин-Бета, а не Моссада.
Очень помогло, что Бауэр, кроме ультиматума, привез в Израиль и новые сведения: нынешнее имя Эйхмана – Рикардо Клемент. И проживает он по тому же адресу, в бедном доме на Чокобуко.
Командированным в Буэнос-Айрес оперативникам Моссада и в голову не пришло обратить внимание на то, что в обследованном ими доме три квартиры: хозяина и двух съемщиков. Одну из них занимал Рикардо Клемент с семьей — бывший Эйхман. Но как было додуматься до такой хитрости?
Захват
Вот после этой встряски началась настоящая и действительно блестящая операция. Готовил ее Рафи, но к моменту захвата подоспел и сам Исер Харель.
Эйхман успел сменить квартиру – жил теперь на улице Гарибальди. Это ему уже не помогло, он был под колпаком. Израильтяне следили за ним непрерывно.
— Однажды Клемент явился домой с большим букетом, — рассказывает Рафи. – Мы знали, что это был день рождения жены Эйхмана. И тогда окончательно поняли: он!
Бен-Гурион дал добро на операцию. Сказал:
— Убейте его или доставьте живым. Лучше живым – это будет хорошим уроком нашей молодежи.
В группу захвата Рафи отобрал себе троих лучших. У всех у них семьи погибли при Катастрофе. Уроженцем страны был он один. На дело они шли безоружными. «Мы как правило выходили на операции безоружными», — объяснил мне Рафи.
Харель дал ему только пару наручников. Велел, если вдруг их задержит аргентинская полиция, пристегнуться к Эйхману, чтобы в полицейском участке оказаться вместе с ним.
— Про себя я подумал, — признался мне Рафи, — что если это случится, в участок он у меня попадет только мертвым.
Они ждали Эйхмана на пустыре возле дома. Обычно он возвращался автобусом в семь. В семь пришел автобус – его не было.
— В таких случаях группа давит на командира, предлагает перенести операцию – напряжение-то большое. Я сказал: «Нет, будем ждать!».
Пришел еще один автобус – без него.
«Ждем!» — сказал Рафи.
Он приехал в 20.05. Было уже темно, Эйхман включил фонарик и пошел по тропинке к дому. Когда он был в метрах в 10 от укрытия оперативников, Цви Малхин, один из группы Рафи, помахал ему рукой, крикнул «Моменто, сеньор!». И в тот же момент они бросились на него втроем.
Малхин, мастер крав-мага, взял на удушение, маленький Рафи ухватил за ноги. Втроем втащили в машину.
— Он сопротивлялся? – спрашиваю я.
— Не было шансов. Он просто выл, не могу найти другого слова.
За рулем сидел Цви Аарони. Рафи с Малхиным стали искать шрамы на теле пленника – на левом предплечье и на животе – след от операции на аппендицит. Нашли. Аарони сказал ему по-немецки: «Молчи – или убъем!». – «Яволь!» — ответил Эйхман.
Доставили на базу. Раздели догола. Снова изучили шрамы.
Человек, уполовинивший еврейское население Европы, стоял перед ними голый под лампой в 500 ватт. Его била дрожь.
— Назовите свое имя, — потребовал Аарони.
— Отто Хеннигер,- ответил он.
— Имя! – повторил опер.
— Рикардо Клемент.
— Ваш номер в СС?
Когда он без запинки назвал этот номер, который и они знали наизусть, – сомнений не осталось. У Эйхмана тоже. Он назвал свое настоящее имя.
«Я знаю, что вы израильтяне, — сказал пленный. – Я учил иврит». И попытался прочесть «Шма, Исраэль» — молитву, которую евреям следует произносить перед смертью.
А затем попросил стакан красного вина. Вина у непьющих израильтян не было.
Девять дней эти люди, у большинства из которых семьи погибли в Катастрофе, провели с их убийцей. Рафи считает, это было для них самое тяжелое испытание. Но предстояло еще доставить его в Израиль.
Пролет
Помог случай. «Эль-Аль» получил первый турбореактивный лайнер компании «Бристоль Британия», способный долететь до Америки без посадки. Рафи говорит, что совершенно случайно, из газет, узнали: 22 мая Аргентина отмечает 150-летие основания государства. Решили приурочить первый полет этого самолета к этой годовщине. И дату операции приурочили к этому полету.
Договорились с «Эль-Алем» — его глава, отставной генерал Бен-Арци, был приятелем Рафи. «Эль-Аль» предложил МИДу: в рекламных целях готовы взять все расходы по первому межконтинентальному полету на себя («Деньги мы ему вернули», — уверяет Рафи), если официальная парламентская делегация Израиля полетит этим рейсом. В МИДе обрадовались такому случаю. (Потом смертельно обидятся, что их использовали втемную и подставили под дипломатический скандал: в парламенте Аргентины разразилась буря, требовали разрыва дипотношений с Израилем.)
По прилете в Буэнос-Айрес капитан корабля (который в отличие от МИДа был в курсе) «обнаружил» поломку, запросил место для ремонта в ангаре. «Туда легче было проникнуть незаметно», — объяснил Рафи.
— Все мы были одеты в летную форму «Эль-Аля», включая Эйхмана, — рассказывает Рафи, — Я сел в машину справа от него, наш врач – слева. Он держал шприц, чтобы при случае мгновенно усыпить Эйхмана, игла была уже в вене.
Доставили пленника в ангар, посадили в заднем ряду салона – и вкололи снотворное. В случае чего – товарищ перебрал.
Когда Эйхман проснулся в полете, спросил:
— Куда мы летим?
— В Израиль.
— На таком маленьком самолете нельзя долететь до Израиля, — испугался он.
Но долетели.
План был – сохранить захват Эйхмана в тайне и заняться Менгеле. А потом обоих преступников поставить перед судом – устроить свой, еврейский Нюрнберг. Но когда Харель доложил Бен-Гуриону, что Эйхман в Израиле, тот спросил:
— Кто об этом знает?
— Человек сто, — ответил Харель.
— Значит, все, – сокрушенно признал Старик. — Завтра же объявим об этом в Кнессете.
Харелю, фанатичному темниле, о котором ходил анекдот, что когда он садится в такси, на вопрос водителя «Куда?» отвечает: «Не твое дело!», нечего было возразить.
Это был единственный случай в истории Кнессета, когда речи премьер-министра аплодировали все.
Но это и смешало планы Моссада. Местонахождение Менгеле уже выяснили. Рафи купил участок земли рядом с его домом в Аргентине. Однако, узнав о захвате Эйхмана, Менгеле сбежал.
— Зря потратились на землю? – посочувствовал я.
— Нет, — засмеялся Рафи. – я ее потом выгодно продал.
Но врача-садиста они упустили. Могли поймать. Не хватило сил. Одержимый Харель бросил всех оперативников на поиски 6-летнего Йоселе Шумахера, сына репатриантов из СССР, которого дед, ультраортодокс из антисионистского движения религиозных фанатиков «Натурей Карта», увез тайком от родителей в США.
Йоселе нашли. Но пока оперативники искали мальчика, этот убийца детей Менгеле успел замести следы.
Так Эйхман был повешен в одиночестве. К сожалению.
Для него одного соорудили эшафот. И печь – крематориев в Израиле нет.
В 4:35 утра 1 июня 1962 года с борта полицейского катера начальник управления тюрем Арье Нир развеял пепел Эйхмана над морем из глиняной кадки. В ней оставалось еще много места.
Публикация: «Огонек», май 2012
