Борьба за крохотный кусочек плоти стоила еврейскому народу несчетных миллионов жизней и двух тысяч лет скитаний…
Практически незамеченной прошла большая еврейская победа. Пока ее не было, все находилось на уровне курьеза – еще обращали внимание: ну как же, такое место – смешно! А как победили – стало неинтересно. Напрасно. Даже евреи, даже в Израиле не осознали, что это было и что произошло.
Победа такая: в декабре 2012 года Бундестаг принял закон, разрешающий в Германии ритуальное обрезание.
И вся радость?
Погодите со своим высокомерием.
Когда президент Израиля Шимон Перес обратился к президенту Германии Йоахиму Гауку с просьбой разрешить евреям Германии совершать обрезание своим младенцам, проблема поднялась c самого низа туловища до самого верха государства, даже двух. Уже тогда можно было догадаться, что мало никому не покажется, несмотря на то, что речь-то, казалось бы, о такой малости, что не о чем говорить, тем более двум президентам не последних держав, хотя они в них и не главные. И вот – специальный закон…
Наша тема гораздо шире повода, но сначала — о нем.
Вердикт
Два года назад в одну из больниц Кельна привезли 4-летнего мальчика из мусульманской семьи. После проведенного накануне обрезания у него началось кровотечение. Бдительные медики, как в случае с радисткой Кэт, настучали в полицию. Скорее всего, чтобы прикрыться – на случай каких осложнений: мол, не знаем, кто и как, каким острым предметом, а главное – зачем, медицинских показаний не было (!), — нанес пациенту непоправимую травму. Во времена моего детства это называлось «прикинуться шлангом» и «замутить поганку».
С мальчиком все, к счастью, обошлось. И обрезание ему делал дипломированный врач, кстати, мусульманин. Он, как всякий практикующий врач в Германии, застрахован, в том числе от последствий своих действий, а после такой операции кровотечение – случай, хоть и нештатный, но и не редкий. Однако прокуратура уже начала расследование и, в конце концов, возбудила дело: зачем ребенка подвергли страданиям, пролили напрасную кровь, навсегда отрезав то, что было, от того, что есть?
Но суд первой инстанции счел врача невиноватым: он не сам пришел – его родители позвали. Прокуратура, тем не менее, не смирилась – и подала апелляцию в земельный (считай — областной) суд. И здесь нашла понимание. Права ребенка на жизнь и здоровье важнее прав родителей определять его судьбу. Если им так уж важно соблюсти религиозную традицию – дождались бы его совершеннолетия, когда он сам мог бы решить, подвергать себя болезненной операции ради нее или нет. А так – ему нанесли физическое повреждение без его согласия.
Фактически земельный суд Северного Рейна – Вестфалии объявил обрезание детей незаконным. В Германии прецедентное право – решение кельнского судьи по этому частному случаю распространялось на все другие.
Прецедентные случаи
Вердикт сразу вызвал бурю страстей. Возмущение выразили и мусульмане, и евреи. Причем, против обыкновения, вторые гораздо больше первых.
Запрет на ношение хиджаба в публичных местах вызвал во Франции у исламистов гораздо большую ярость – вплоть до угрозы терактов. А здесь официальный протест, хоть и выразили, но довольно вяло. Оно и понятно: мусульмане как обрезали своих мальчиков, так и будут обрезать – никакой чужой суд им не указ. Самые осторожные могли бы ездить для совершения ритуала за границу – не велика беда. Тем более что мусульманская традиция не требует совершать это именно на восьмой день после рождения, как иудейская, – лишь бы успеть до совершеннолетия.
А законопослушные евреи всполошились не на шутку. Тут немцам вспомнили всё, включая газовые камеры, шесть миллионов и даже — в официальном письме Центра Симона Визенталя канцлеру Ангеле Меркель – фразу Гитлера «Совесть – еврейское изобретение, это такой же недостаток, как и обрезание».
Немцам, в течение почти семидесяти лет пытающимся (не вполне успешно, но вполне задорого) отмыться от греха Холокоста, только этого юридического казуса не хватало. «Мы делаем себя посмешищем для всего мира», — сокрушалась канцлер Меркель, деликатно избегая сказать правду: не смех они вызывали, а дурные воспоминания. Ведь еврейских детей вознамерились избавить от страданий не всегда прикольные латиносы, а вполне серьезные немцы, в свое время пытавшиеся избавить мир от самих евреев, не брезгуя и детьми.
Так что вердикт кельнского суда поставил германское руководство в такое неловкое положение, что оно в нем даже само не знало, как признаться. Однако от этого он не стал менее прецедентным. А раз есть прецедент, последуют и обращения к нему.
Первый иск не заставил себя долго ждать. Бдительный немецкий врач подал иск против раввина, совершившего обрезание уже в другой земле – Баварии, и именно на основании решения кельнского суда.
Тогда прецедент возник и по еврейскую сторону. Главный ашкеназский раввин Израиля Йон Мецгер специально поехал в Эрец Ашкеназ (так евреи с древности называли Центральную Европу, отсюда и европейские евреи — ашкеназы) объяснять нееврейским ашкеназам, (коими и являются германцы), что евреи этим занимаются уже четыре тысячи лет – как-то стремно отвыкать. Тем более — по указке немецкого суда, где когда-то выносились нюренбергские законы, однажды уже изменившие нашу жизнь вплоть до лишения оной, — читалось в подтексте.
Конечно, запрет на обрезание, вынесенный судом в Кельне в 2012-м, и антиеврейские законы, введенные специальной сессией Рейхстага в Нюрнберге в 1935-м, вещи несоизмеримые. Роднило их только одно: касались они евреев и приняты были немцами.
Немцы, упаси Бог, не являются и даже во время Гитлера не являлись самыми большими антисемитами на свете. Чудеса изуверства и почти бескорыстного народного энтузиазма в массовых масштабах в годы Холокоста проявляли не они, а, например, литовцы, украинцы, хорваты, которым этого теперь по большому счету никто не помнит, включая их самих. Немцев же отличает, как от этих наивных и прощенных без покаяния народов, так и от прочих европейцев, их исключительная законопослушность, педантичная тщательность в исполнении приказов и следовании поставленной цели. Потому машины, скажем, делают все, кто хочет ездить на своих, но только у немцев получается «Мерседес».
Уничтожить евреев под корень мечтали и продолжают мечтать многие. Однако лишь немцы не только поставили перед собой глобальную задачу «окончательного решения еврейского вопроса», но и определили, как ее выполнить, и стали осуществлять в глобальных же, соответственно цели, масштабах. Они подошли к этому крайне непростому с технической точки зрения делу, как к производству «Мерседеса». Именно тщательность их подвела. Именно ее не могут им простить вот уже семьдесят лет, давно простив всем остальным их соучастникам.
И именно потому к комичному, по сути, решению Кельнского суда насчет крайней плоти пришлось отнестись крайне настороженно. И прежде всего – немцам.
Потому что они – немцы, и стали бы свое прецедентное решение исполнять. Это — во-первых.
А во-вторых – потому что они немцы. И это – совсем беда.
Законные основания
Прежде всего — чтобы исключить кривотолки: в решении Кельнского суда не было ни тени антисемитизма или там антиисламизма .
Суд исходил из законных оснований, не имеющих к еврейству, как и к германской национальной политике, никакого отношения. Вообще никакой политики – сплошная медицина.
В отличие от США, где обрезание младенцев было признано полезным для здоровья, а потому в течение десятилетий почти все американские младенцы, независимо от религиозной принадлежности, проходили его почти в обязательном порядке, немецкая медицина исходит из принципа неприкосновенности целостности организма. Поэтому любое хирургическое вмешательство без крайней медицинской необходимости (а ритуальное обрезание крайней плоти, с клинической точки зрения, именно таковым и является) считается там недопустимым. Все это вполне укладывается в базовое врачебное правило, сформулированное еще Гиппократом: «Не навреди!».
Если исходить из этого, то и с юридической, и с гуманистической, и с медицинской точек зрения резать едва появившемуся на свет младенцу пиписку – обычай изуверский. А раз каким-то несознательным гражданам цивилизованной европейской страны это до сих пор непонятно, следует – для их же блага и для защиты их беззащитных детей — объявить его вне закона. Пусть знают. И исполняют. Дабы не было больше отмазки, что не знали.
Так что и врачи кельнской больницы, настучавшие в полицию, и кельнский судья, выносивший вердикт, и даже врач-сутяга, подавший иск против раввина, пренебрегшего вердиктом чужого суда, были по-своему правы. Потому что они – немцы, и для них орднунг есть орднунг, и если есть такой орднунг, он должен соблюдаться всеми – при чем тут чьи-то традиции, пусть и тысячелетние? Когда-то был обычай друг дружку жрать, а у некоторых народов до сих пор практикуют и обрезание девочек – что ж, все сохранять ради бережного отношения к национальным традициям?
Если подходить с немецкой стороны, то распространение медицинских запретов обрезания на евреев и мусульман должно означать как раз не ущемление их национальных прав и религиозных традиций, а наоборот — что их воспринимают как равных – как немцев.
А они не немцы.
Правительство Германии оказалось в более чем двусмысленной ситуации. Отменять решение суда оно не вправе. А отменять иудейский завет и традицию ислама – тем более. Пришлось перешибать обретший законную силу кельнский прецедент старшим козырем – федеральным законом.
Дискуссии длились несколько месяцев. Но в конце концов закон прошел большинством голосов – 434 против ста. И этот положительный результат тоже не лишен пикантности.
Германия, по счастью, не стала единственной страной в Европе, где ритуальное обрезание запрещено. Однако стала единственной страной, где понадобилось принятие специального закона, чтобы евреи продолжали делать то, что они делали в течение четырех тысяч лет, где бы ни жили, а жили они везде.
И это, конечно, хороший повод для зубоскальства, а то и для возмущения. Но федеральные власти выбрались из засады, в которую их завел безвестный кельнский судья, избежав гораздо больших потерь.
Вернее – что власти? Вся Германия, германское общество, или, как предпочитал говорить их недоброй памяти вождь, — нация. Бундестаг уберег германскую нацию от морального урона — может быть, самого сильного со времен осуждения ее же за Холокост.
Наверняка и депутаты немецкого парламента, как и кельнский судья, создавший прецедент, как все немцы, – не знали, на какую вязкую топь они ступили с его легкой руки.
Это и евреи не вполне осознают.
Собственно, здесь и начинается наша тема.
Исторические аналогии
Ближайший до кельнского суда запрет на обрезание был введен в сталинском Советском Союзе в период борьбы с «безродными космополитами» и «убийцами в белых халатах», как тогда называли евреев, готовя их депортацию в Сибирь.
Но тогда обошлись без дискуссий в обществе, судебных прецедентов и вообще всякого объявления войны — по суровым нравам послевоенного времени предпочиталась стрельба без предупреждения, она повышала результативность.
Просто в семьи евреев-членов партии, где рождались мальчики, наведывалась инструктор райкома, обкома или горкома, как в нашем маленьком городке.
— Ой, какой хороший мальчик! – сюсюкала она над колыбелькой. – А как он писает?
И надо было развернуть пеленки.
Когда эта сука стояла надо мной (надеюсь, не прикасалась!), я лежал, целым-целехонький, со всем, что у меня от рождения было. К тому времени игра в «поймай жиденка за пиписку» велась уже не первый год, снаряды ложились рядом – и папа с мамой были, считай, предупреждены.
Если посланница партийного органа фиксировала нецелостность органа младенца, родителей исключали из партии, что в то время означало полное крушение карьеры, увольнение с работы, часто – выселение (в послевоенные годы было распространено ведомственное жилье). Все это произошло за три года до моего рождения с семьей ближайших друзей моих родителей (они работали в областной газете тогда, папа, естественно, состоял в партии) – свежий пример был перед глазами.
Среди моих сверстников есть многие, чья брит-мила (так у евреев называют обрезание) обошлась их родителям переломанной жизнью. И еще больше других – которым из страха перед расправами обрезание в детстве не сделали. Мы должны были быть «первым поколением советских людей, которое будет жить при коммунизме», как обещал нам Хрущев в нашем детстве, а стали первым поколением необрезанных евреев за всю еврейскую историю.
Так ли это важно?
Да, брит-мила – знак союза евреев с Богом, который заключил основоположник народа Авраам в 99-летнем возрасте, и с тех пор он предписан нам всем Торой, а это для евреев – закон. Да, обычай неуклонно выполнялся на протяжении всего существования. Даже Барух-Бенедикт Спиноза, религиозность которого была настолько не бесспорной, что еврейская община Амстердама — самая влиятельная в Западной Европе XVII века — отлучила его от синагоги, говорил, что евреи до тех пор сохранят себя в качестве отдельного народа, пока будут практиковать брит-милу.
Но мало ли иных признаков еврейства современные евреи утратили, зачастую без всякого насилия, в естественном процессе социальной эволюции, межнациональной интеграции, смешения кровей, глобализации, которую сами же они во многом стимулировали и развивали? А язык свой большинство из них знает? Изучают Тору? Умеют молиться? Соблюдают кашрут? Хранят Субботу? Стремятся в Израиль? Вообще – сознают свою принадлежность к народу? Что по сравнению со всем этим ничтожный знак на теле, к тому же во все случаи жизни, кроме особых, глубоко упрятанный в штанах?
Сейчас разберемся – что.
Вся послебиблейская история евреев, собственно, вся их реальная история – та, которая сформировала и отношение к ним, и их самих, — начинается с рассеяния. По распространенной версии, оставшейся у большинства из нас в головах, рассеяние евреев началось в результате поражения их в Иудейской войне, после разрушения Второго Храма в 70 году н.э.
Но это не так. Тут неточность, укорененная в массовом сознании в результате религиозной интерпретации истории. Утрата Храма – громадная духовная потеря, и именно ее стараются представить в качестве ключевой причины как иудейская, так и христианская традиция – каждая по своим мотивам.
На самом деле рассеяние началось в результате другого исторического события, тоже связанного с военным поражением, — восстания Бар-Кохбы.
Оно вспыхнуло через 60 с лишним лет после разрушения Храма – в 132 году. Это было самое крупное восстание против Рима, самая кровопролитная освободительная война, гораздо более масштабная, чем Первая Иудейская, подробно описанная Иосифом Флавием и потому более известная. Крошечная Иудея бросила вызов Риму – тогдашней сверхдержаве, владевшей почти всей Европой, вплоть до Британии, значительной частью Азии и Северной Африки.
В короткий срок евреи установили контроль над всей Иудей, включая Иерусалим, Самарией и Галилеей. Восстания вспыхнули в еврейской диаспоре – в Египте, Киренаике, на Кипре, в Месопотамии. Император Адриан отозвал из Британии самого талантливого своего полководца – Юлия Севера, стянул в Иудею половину римской армии – 12 легионов (в Иудейской войне участвовало вдвое меньше), вспомогательные отряды и флот.
Восстание длилось три года. Было разрушено около тысячи деревень, погибло до 600 тысяч человек. Невольничьи рынки по всей империи заполнились пленными евреями. Цена раба упала до цены коня. Чтобы искоренить всякую память о мятежной провинции, Адриан переименовал Иудею в Сирию Палестину, заселил ее эмигрантами, ввел жесткие меры по искоренению еврейской религии. Вот тогда и началось рассеяние: евреев на земле Иудеи почти не осталось, а оставшиеся не могли там жить.
Какое это имеет отношение к нашей теме?
Самое прямое. Знаете, из-за чего началось восстание Бар-Кохбы? Конечно, неволя, иноземный гнет. Но как можно было восставать против Рима, находящегося в зените своего могущества, да еще и после недавнего по историческим меркам страшного поражения? Не было сил терпеть.
Непосредственным поводом к восстанию был запрет на обрезание. Оно было запрещено еще при императоре Домициане. Адриан лишь ужесточил наказание за игнорируемый евреями запрет – отныне обрезание каралось смертной казнью. Этот закон ставил целый народ в положение преступников-изуверов, подлежащих смерти. Или – он должен был отказаться от брит-милы – союза с Богом. Евреи пошли на восстание.
А ведь запрет на обрезание был введен по чисто гуманистическим юридическим мотивам. В Риме умышленное нанесение увечий считалось тяжким преступлением. Не очень ориентируясь в иудаизме, римские юристы не видели разницы между обрезанием и кастрацией. То есть – явное, если не сказать буквальное, членовредительство. Что запрещено в Риме, не может быть разрешено в его отдельной провинции – закон есть закон.
Теперь не поленитесь – вернитесь на пару страниц, загляните в начало. Не теми ли же мотивами руководствовались в Германии, пытаясь запретить обрезание в 2012 году? Ангела Меркель и Бундестаг увели свою страну от жесточайшего конфуза.
Но мы – о евреях.
600 тысяч погибших только при подавлении восстания, несчетное число проданных в рабство, почти полное разрушение страны, а затем – изгнание, которое продлилось более 2000 лет, и на протяжении его — бесконечная цепь скитаний, лишений, притеснений, кровавых расправ, один лишь Холокост унес 6 миллионов жизней, а если сложить все потери за этот период, наверняка счет пойдет на десятки миллионов.
И все из-за чего? Из-за крохотного кусочка кожи на не видном постороннему взгляду месте. И то – не для того, чтобы его сохранить, а наоборот – чтобы отрезать! На этом лоскутке, который отрезают у еврейских младенцев, почему-то считая его излишком именно в той части тела, в которой каждым миллиметром принято дорожить, отразилась вся история еврейского народа. И его диагноз.
Только одержимый народ мог отдать за это такую цену.
Собственно, это говорит о еврейском характере больше, чем человечество, включая самих евреев, тысячелетиями пытается выяснить.
Опубликовано: Журнал «Пионер», май 2013
