Для русских израильтян развал Союза произошел задолго до его официальной кончины

В эти декабрьские дни отмечают 25-летия распада СССР. Несколько подряд значащих дат: решение о разъединении, ратификации, раздел наследства  Союза… У израильтян, когда-то бывших его гражданами, меньше всего оснований испытывать по этому поводу особый трепет…

Когда четыре региональных лидера уже фактически почившего СССР собрались в Беловежской пуще и договорились считать себя и друг друга главами отдельных суверенных государств, я был в Израиле – первый раз, на неделю прилетел, по случаю, и пора было возвращаться домой.

— Ну и куда ты теперь поедешь? – зубоскалили мои израильские друзья, осевшие в Иерусалиме кто полгода назад, кто год, в общем, старожилы, и  недоумевавшие, почему я еще не с ними. – Выбрось свой красный паспорт – такой страны не существует, вот она была — и нету. Оставайся!

По кухне, где мы распивали местную водку «Голд» с золотым двуглавым орлом на красной этикетке по цене 11 шекелей за ¾ литра (сейчас этих денег хватит разве что на бутылку пива и то не всякого), бегал сынишка одного из них, будущий военный летчик, и канючил на жвачку. Добившись своего, он сгонял в супер у центральной автостанции и вернулся довольный собой. А был уже поздний вечер.

— Вы что, отпускаете его одного? – ужаснулся я. Свою дочку, его ровесницу, с наступлением темноты я в постперестроечном Питере одну на улицу не выпускал, ей после школы запрещено было идти от метро две остановки пешком, только в троллейбус – и домой. «Лихие 90-е» лишь начинались, но уже раскрылись во всей своей бандитской красе.

Надо мной только посмеялись. Здесь была совсем другая жизнь.

А я тогда вернулся к своей прежней – ну и что, что сменила название страна? Те же пустые прилавки, бесконечные торговые ряды у метро, стремительно дешевеющий рубль, натуральный обмен. В издательстве, которым я тогда руководил, вместе с пачками еще не распроданных книг лежали мешки с сахаром и крупами, коробки с ширпотребом: так с нами расплачивались за нашу продукцию – своей, что у кого было, — бартер.

Этот бардак не с развала Союза начался и после него не закончился. Условно узаконенные границы никого не волновали тогда. Как раньше, так и потом я выпускал некоторые книги в кооперации с украинскими партнерами: мы готовили издания, а они их печатали в Киеве – там были дешевле и типографии, и бумага. Расплачивались с нами тоже по бартеру – частью тиража. Тиражи еще были громадные – в сотни тысяч.

Первый сюрприз случился, когда пришел вагон книг с нашей долей, а таможня его задержала, требуя импортную пошлину. Какой импорт – бартер, совместное производство! Но таможня была неумолима, как Верещагин на баркасе. Каждый день простоя вагона на Витебской-Товарной обходился мне в огромные деньги, а дни шли, счетчик щелкал, пока я по наивности пытался официальными письмами добиться справедливости. Пришлось расстаться с девственностью: заложенная в книжку взятка в 40 долларов в рублевом эквиваленте таможеннику Сереже решила проблему враз.

Тогда я что-то понял про значение условных, как нам всем еще казалось, границ и суверенитета частей бывшей страны. Чуть позже Григорий Явлинский, в то время еще не считавшийся показательным лузером, а наоборот – потенциальным спасителем отечественной экономики, автором напрасно отвергнутой программы «500 дней», ныне забытой, как курьез, чтобы не стыдно было за последующее, — объяснил мне суть случившегося.

Он рассказал, как Ельцин предложил ему возглавить новое правительство новой России. Явлинский, уже имевший опыт работы вице-премьером РСФСР, согласился, но при одном условии: сохранении прежней страны. Он объяснил, что экономика СССР была спланирована и построена как единый хозяйственный комплекс, и только так она может функционировать: если разорвать эти связи – развалится все.

Ельцин отказался. Для него главным как раз была ликвидация Союза, где он не главный. Как, впрочем, и для его соратников по заговору – каждый хотел быть первым, а не вторым. Тогда и Явлинский отказался стать премьером. А Гайдар – согласился, хотя тоже был доктором экономики, и наверняка понимал, к чему приведет разрезание по живому. Но и для него главное, видимо, было не то, как будет функционировать лишенная хозяйственных связей страна, а кем он в ней будет, — такой шанс упускать нельзя.

Теперь российские либералы сделали из Гайдара подвижника и святого мученика. Но произошло то, что должно было произойти. Российская экономика до сих пор не поднялась до того уровня, с которого начала падать. Об украинской или белорусской нечего и говорить. Зато Москва по количеству миллионеров на втором месте после Нью-Йорка, русские богачи скупают самую дорогую недвижимость в самых престижных районах Лондона, а по длине и комфортабельности яхт с ними могут меряться только саудовские и катарские шейхи да члены королевских семей нефтяных монархий. Бывшие завлабы и доценты из первой команды Гайдара, «правительства-камикадзе», тоже не пропали – все стали богатыми людьми после короткого, но результативного (в том числе для них самих) пребывания во власти и смелого эксперимента над своей страной.

Для большинства русских израильтян вся эта драма и сопутствующие ей частные радости вовремя ухвативших удачу за ускользающий хвост, а то и за оторопевшую голову была захватывающим спектаклем из жизни «своей бывшей», хотя и  страны, – у нее теперь была своя семья, да и у них… Из почти 800 тысяч «Большой алии» — волны массовой репатриации с пространств бывшего СССР – половина приехала всего за два года, в 1990-1991-м, остальные подтянулись позже, но тоже, в основном, в первой половине 90-х.

За исключением тех, кому пришлось бежать из действительно выгонявших своих евреев вместе с другими русскими Таджикистана,  Чечни, Туркмении, все они свою страну не теряли, а выбирали. И стали израильтянами вовсе не из-за того, что развалился Союз, а по двум другим причинам.

Первая – та, по которой и сам СССР распался: рухнул коммунистический режим, а с ним – раскрылись границы. Вторая отчасти связана с первой: Конгресс США под давлением Израиля постановил не принимать эмигрантов из СССР по израильской визе.

При советском режиме евреи и к ним причастные родственными связями могли, хотя и с большим трудом, получить право на выезд только под предлогом (как правило, подложным) воссоединения семей – и единственным законным пропуском за границу на ПМЖ была израильская виза. С ней счастливые ее обладатели оказывались за бугром – а там уже свободно выбирали, где им начинать новую жизнь. И основная масса почему-то выбирала США.

Теперь ослабевший режим больше не держал своих граждан на привязи – и Израиль настоял на том, чтобы евреи делали свой выбор раньше — еще на берегу. Думаю, американских законодателей не надо было долго уговаривать пойти на такое ужесточение иммиграционного режима – они прекрасно представляли себе, какая волна из разваливающейся страны их вот-вот захлестнет. Пролоббированное израильтянами решение Конгресса было принято в сентябре 1989 года. С этого времени и началась Большая алия: евреи поехали массово, но адресно – в Израиль.

К моменту развала Союза процесс уже пребывал на пике, и нынешним израильтянам не было и нет никакого резона считать эту «величайшую геополитическую катастрофу» значимым моментом в своей судьбе. Они выбирали свою новую жизнь вне зависимости от события, которое сейчас отмечают с ностальгией (что чаще) или попранием гроба почившей страны (что реже) и те, кто остались в странах-наследницах советской империи, и те, кто эмигрировали в результате ее распада.

Мы не в равных условиях – те, кто уехал из той страны, и те, от кого эта страна уехала. Мы обрели свою.

Декабрь 2016