Громкие дела против общественных деятелей – не торжество демократии, а ее болезнь
Массовая посадка верхушки Ашдодского порта во главе с профсоюзным монстром – «королем Хасаном» — вызвала в публике такое же чувство мстительного удовлетворения, с каким был встречен той же публикой тюремный приговор Эхуду Ольмерту.
Вообще, это явления одного порядка. Не только мстительная радость публики (нет большего удовольствия для тех, кто внизу, видеть, как низвергаются те, кто гарцевал сверху, еще и куражась): слаб человек, завистлив и склонен к злорадству, однако такова его природа – не на что пенять, некому, кроме Бога, который нас такими создал, и удивляться тут нечему, тем более возмущаться.
Важнее, что и приговор Ольмерту, и посадка Хасана – не два свидетельства здоровья общества, а оба – следствие одной болезни.
Как тюремный срок бывшему премьеру нельзя поспешно называть торжеством демократии, так и следственный изолятор всемогущему профсоюзному боссу нельзя однозначно признать торжеством справедливости. Хотя признаки и того, и другого в обоих случаях есть. Но есть в них и дурная закономерность.
Сегодняшние крики «короля Хасана» из-за решетки о том, что дело его – политическое, не лишены оснований. Не потому что он ничего, что ему вменяется по уголовке, не делал. А потому что уголовного дела не возникло, если бы он до того не достал всех как глава рабочкома, а фактически – диктатор крупнейшего порта — наглый, жадный, кичливый, паразитичный и эгоистичный.
Его следовало гнать взашей и судить за экономический ущерб и обман общественного доверия, когда он закрыл морские ворота страны, чтобы отпраздновать бар-мицву племянника, за то, что взвинтил зарплаты докеров до генеральских, добился для них таких щадящих норм обработки судов, которые превратили стоянку в Ашдоде в наказание для клиентов, и судовладельцы старались прокладывать маршруты в обход этого проклятого места, за то, что Хасан и его камарилья превратили это полугосударственное предприятие в семейное – вплоть до того, что бронировали хлебные места за родственниками на время тюремного срока, за то, что шантажировал государство забастовками по любому поводу, за то, что из-за всех этих фокусов Ашдодский порт слыл дорогим и мало рентабельным.
Общество, государство, его экономические и юридические системы оказались беспомощны перед этим откровенным и наглым вредительством. Не в силах не то что наказать за него, но даже прекратить беспредел.
Государству пришлось поступить со своими портами, как тому цыгану с детьми: легче новых нарожать, чем этих отмыть. Был объявлен тендер на строительство новых портов рядом с Ашдодским и Хайфским. Но и этот отчаянный шаг всемогущий Хасан пообещал не допустить. И возможно, так и сделал бы через своих лоббистов, не подоспей уголовное дело и арест.
Заметьте – по совершенно другому поводу.
Не будь уголовки, Хасана не удалось бы остановить (или приостановить?).
А не то же ли самое происходило с Ольмертом?
Подозрения в том, что он нечист на руку, сопровождали его практически всю политическую карьеру, начиная с поста мэра Иерусалима. Не только говорили – писали, в том числе мэтры израильской журналистики, о его тесных связях с олигархами (среди них фигурировал и его нынешний подельник по «Холиленду» Дани Данкнер), подозрительных решениях в их пользу, странных для интересов города приоритетах в области строительства, тяге к роскоши. Репутация коррумпированного политика так прочно закрепилась за ним, что он сам с ней свыкся. Цитировали его фразу по поводу принятия очередного решения с явным коррупционным душком: «Все равно люди думают, что все политики продажны».
Все это про него знали, говорили, писали, обсуждали в кулуарах и салонах. Но никогда не расследовали.
Ему следовало стать премьер-министром (довольно, кстати, случайно, если кто помнит), самым непопулярным премьером за всю историю страны, вплотную подойти к принятию судьбоносных для страны решений, не смотря на это, а главное – упорствовать в своем отказе уйти с поста, не смотря на то, что это требование стало практически национальным консенсусом, – прежде чем на него обрушились, как возмездие из гроба, уголовные дела дробным дождем, а потом и сплошным потоком, пока одно из них его не погребло.
То есть, как и в случае с Алоном Хасаном, он прежде всего достал всех на своем посту. И если бы не этот пост, не отказ его покинуть, не отсутствие у общества возможностей заставить его уйти, вряд ли возникли бы эти уголовные дела.
И наоборот: если бы не уголовные дела, Ольмерт остался бы премьером, заключил капитулянтский мир с Абу-Мазеном, чем, по убеждению многих, разрушил бы Израиль. А Хасан остался бы королем Ашдодского порта, продолжал третировать транспортную систему страны и глумиться над экономической целесообразностью и социальной справедливостью.
Ну, а если бы нам чуть меньше повезло? Если бы и негодный премьер, и оборзевший профсоюзный босс были кристально честны – по крайней мере, перед законом? Никаким бульдозером их было бы не сдвинуть с насиженных мест.
На каких же соплях держится судьба страны и общества, от каких случайностей зависит!
И арест Хасана, и приговор Ольмерту говорят о том, что у нас отсутствуют (или не работают – что одно и то же) четкие демократические, юридические, административные механизмы, позволяющие в штатном режиме смещать, отстранять или хотя бы урезонивать негодных или зарвавшихся руководителей общественных и государственных структур.
Когда для этого требуется полицейское вмешательство и далекие их непосредственной деятельности мотивы, это опасно и крайне ненадежно. Полиция – не совесть нации, не избранная власть, не мерило справедливости, у нее, в конце концов, могут быть и свои интересы, не совпадающие с общественным благом (17-летний сериал дел Либермана, закончивший пшиком, — тому свидетельство). Однако в обоих случаях именно полиция загасила беспредельщиков. И в обоих – занималась не своим делом. А должна заниматься – своим.
Это, так сказать, политический аспект. А теперь посмотрите на случившееся с другой стороны — криминальной.
Многочисленные фирмы Хасана, его родственников и приближенных и коррупционные схемы, задействованные в Ашдодском порту, открыты не вчера и были известны не с момента открытия уголовных дел по ним. Как и сомнительной кошерности деяния Ольмерта в столичной мэрии и возглавляемых им министерствах. И никого – включая спасительницу нашу, полицию, — они не волновали, пока не возникла потребность нейтрализовать одного и другого как политических фигур. Пока не было политического заказа, одобренного, общественным мнением, никто не собирался открывать эти ящики Пандоры.
О чем это говорит? О том, что сотни и тысячи менее публичных, менее одиозных фигур, могут заниматься тем же самым, занимают этим – и остаются безнаказанными. И это опять – свидетельство системного сбоя.
Вот почему нет оснований чрезмерно радоваться посадке Хасана и приговору Ольмерта. Оба они говорят не о выздоровлении, а о глубокой болезни. И болезнь эта – наша.
