Человек, который мог спасти Россию, — предотвратить большевистский переворот в октябре 1917-го – умер от рака в Палестине 3 января 1943 года. Умер знаменитым, но не тем.
В его доме на вершине горы Кармель горел свет. Свет горел в иерусалимской больнице «Хадаса», где он умирал. И на Масличной горе в Иерусалиме, где его похоронили. И в большинстве городов еще не разделенной Палестины. Это он осветил свою страну, дал ей электричество.
А Россию в это время спасал Сталин: через неделю началась операция «Кольцо» по разгрому окруженной группировки фельдмаршала Паулюса под Сталинградом.
Все стало на свои места: большевик, от которого не успел спасти Россию еврей Рутенберг в 1917-м, теперь сам спасал ее, заливая кровью и в военное, и в мирное время, а он — загнал свою революционную энергию в провода, чтобы был свет в его стране, чтобы сама она была. Голос крови. С крови, как водится, все и начиналось.
Кровавое воскресенье
На заседаниях Национального комитета — фактически правительства еврейской Палестины во времена британского мандата, — а Пинхас Моисеевич Рутенберг возглавлял его дважды, часто ор поднимался ужасный (эта манера высказываться одновременно, не слушая друг друга, характерна для политических дискуссий и в сегодняшнем Израиле). Рассказывают, когда ситуация совсем выходила из-под контроля, и спорщики отказывались внимать призывам к порядку, он стучал по столу и осаживал:
— Прекратите гвалт!..
И добавлял, внимательно глядя в глаза особо разбушевавшимся:
— Вы же знаете, на что я способен?
Шум тут же стихал. Все коллеги по комитету – люди, в основном, горячие только в дискуссиях, — понимали, о чем намек.
Этот эпизод его бурной молодости тяжелым шлейфом тянулся за ним всю жизнь. Он им нисколько не кичился – наоборот, терзался, и даже официально оправданный, не давал себе от него избавления до самой смерти. В одном из вариантов своего завещания (а их было несколько, что тоже характеризует его натуру) писал покаянно: «Раз в жизни свихнулся. Перешел границу, нам, маленьким людям, дозволенную. И никак потом справиться не мог».
Он убил. Друга.
Не своими руками. По приговору партийного суда. И — по праву, если учесть нравы того времени и партии, к которой принадлежал, выбрав сознательно: социалистов-революционеров. Террор был ее идеологией и методом. Откуда терзания? Как говаривали на родной ему Украине, «бачилы очи, шо купувалы».
Из родного городка Ромны на Полтавщине он уехал в Петербург сразу после окончания реального училища. Поступил в Технологический институт, успешно войдя в лимит для евреев — 3 процента. Но долго проучиться не пришлось. «Техноложка» была рассадником революционных настроений. В 1899 году в столице вспыхнули студенческие волнения. 20-летний Рутенберг принял в них активное участие. Загремел ненадолго в ДПЗ. Вылетел из института. Автоматом потерял право на жительство в Петербурге – ведь еврей. Кантовался в Екатеринославе. Через год был прощен. Возвращен. Восстановлен в институте, который затем окончил с отличием. Женился. Но от революционной заразы не избавился. Примкнул к эсерам.
В 1904-м он был начальником инструментальных мастерских на Путиловском – крупнейшем столичном заводе, оплоте зарождающихся профсоюзов – Собрания фабрично-заводских рабочих, основанного Георгием Гапоном. Революционный инженер и харизматичный поп познакомились за несколько дней до Кровавого воскресенья и сразу подружились: оба одержимые, решительные, непримиримые борцы за справедливость. К тому же земляки – Гапон тоже с Полтавщины.
Это уже не помнится: события 9 января начались после неудачной забастовки на Путиловском. Отсюда двинулась толпа рабочих с петицией царю. Путиловцев было больше всего на Дворцовой, по ним пришелся первый залп.
Рутенберг шел во главе заводской колонны рядом с Гапоном. Он его и спас. Когда началась стрельба, Рутенберг повалил народного вождя на землю, выволок из-под огня. Потом в подворотне рядом с Дворцовой сам состриг попу его длинные волосы и бороду ножницами своего складного ножа. Так описал это в очерке спустя годы:
«Как на великом постриге, при великом таинстве, стояли окружавшие нас рабочие, пережившие весь ужас только что происшедшего, и, получая в протянутые мне руки клочки гапоновских волос, с обнаженными головами, с благоговением, как на молитве, повторяли:
— Свято.
Волосы Гапона разошлись потом между рабочими и хранились как реликвия».
Вечером Рутенберг привел пролетарского вождя, пребывавшего в полной растерянности, за советом к пролетарскому писателю – Максиму Горькому. Эта сцена потом войдет в роман «Жизнь Клима Самгина», где Рутенберг изображен «крепким человеком с внимательными глазами и несколько ленивыми или осторожными движениями» — Мартыном, пишущим под диктовку Гапона воззвание к рабочим. «Мартын» – и на самом деле была его партийная кличка.
Войдя в роль ангела-хранителя, Рутенберг разработал план спасения народного лидера. Спрятал его в деревне под Петербургом, а сам занялся добычей паспортов – себе и ему, собирался отправиться за границу вместе с ним. Студенческий друг, член Боевой организации эсеров Борис Савинков, предложил использовать запасные свои. Рутенберг отправил попу документы, но тот, не дождавшись, перешел финскую границу нелегально за день до этого и благополучно добрался до Женевы.
Но все равно он называл Рутенберга своим спасителем.
Казнить нельзя помиловать
Первая эмиграция продлилась у Рутенберга недолго. Уже летом он вернулся в Петербург с двумя паспортами на разные имена – бельгийским и русским. И сходу взялся за подготовку вооруженного восстания и терактов.
Среди громких дел, в которых он участвовал, — попытка доставки громадной партии оружия на зафрахтованном в Англии пароходе «Джон Крафтон».
В деле были замешаны деятели всех революционных движений – от Ленина до Гапона. Инициатором акции стал финский революционер Конни Циллиакус, который утверждал, что американские миллиардеры готовы пожертвовать миллион франков на нужды русской революции с условием, что эти средства все антиправительственные партии честно поделят между собой. Как утверждает автор двухтомника «Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту» доктор Владимир Хазан, на самом деле это были деньги японского правительства, заинтересованного в смене режима в России после недавней войны. То есть спонсирование кайзеровской Германией большевиков на исходе Первой мировой не такое уж ноу-хау.
От эсеров на переговоры с Целлиакусом в Лондон ездил Рутенберг. Он же должен был организовать прием оружия у берегов России и распределить его по боевым дружинам. Нет сомнений, что операцию ждал провал: всей информацией о движении транспорта с оружием владел глава Боевой организации и тайный агент охранки Евно Азеф. Но 26 августа «Джон Крафтон» благополучно сел на мель у острова Кемь, и плавучий арсенал пришлось взорвать.
Рутенберг не мог иметь отношения к этому уже никак – с 20 июня он сидел в Петропавловской крепости, арестованный по доносу другого провокатора – члена ЦК партии эсеров Николая Татарова. Из тюрьмы он вышел по амнистии после манифеста от 17 октября. Благодаря тому же манифесту смог вернуться в Россию и Гапон, хотя и нелегально, без амнистии, – ее предстояло заслужить.
Они встретились как близкие друзья. Но выяснилось, что их политические пути разошлись. Гапон, связанный обещаниями премьеру графу Витте (о чем Рутенберг знать не мог), в обмен на прощение стремился отвлечь рабочих от революции, а его недавний спаситель уже возглавил боевую дружину Нарвской заставы и готовил ее к вооруженному восстанию.
Когда они встретились вновь, восстание уже было подавлено, а Гапон работал на нового хозяина – вице-директора департамента полиции Петра Рачковского. От его имени он предложил старому другу, посвященному в тайные дела Боевой организации эсеров, делиться ценными сведениями за очень приличную мзду.
Об этом шокированный Рутенберг тут же сообщил Азефу.
— Надо покончить с этой гадиной! – резюмировал главный эсеровский боевик и самый удачливый провокатор охранки.
Вскоре Рутенберга вызвали на заседание партийной тройки: Виктор Чернов, Евно Азеф, Борис Савинков. Что предатель заслуживает смерти – не вызывало споров. Сложность заключалась в том, что Гапон еще пользовался огромной популярностью среди рабочих. Они могли не поверить в его связь с полицией – и убийство любимого лидера будет воспринято как устранение конкурента или сведение личных счетов.
Азеф предложил соломоново решение. Надо ликвидировать Гапона одновременно с Рачковским: тут тебе и изобличение с поличным, и доказательства предательства. Сделать это может только Рутенберг: пусть согласится на сотрудничество, но с условием, что предварительно состоится решающая беседа с обоими в укромном месте с глазу на глаз. А там и кончит обоих.
Идею обсуждали несколько дней. Рутенберг да и Савинков сомневались, что хитрый Рачковский подпустит к себе опасного боевика. Но Азеф сумел настоять на своем.
Рутенберг с тяжелым чувством согласился на это задание. Возможно, знай он то, что выяснилось позже, сам бы стремился лишить жизни генерала. Именно Рачковский, будучи главой Заграничной агентуры, инициировал и организовал создание «фальшивки века», которая со временем стала и до сих пор остается Библией антисемитизма – Протоколов сионских мудрецов. Не скажу для любого еврея, но для любого еврейского боевика пришить жизни такого подонка – редкая честь.
Встреча должна была состояться в кабинете ресторана Контана на набережной Мойки, 58, 4 марта 1906 года. Однако Рачковский, почуяв неладное, на свидание не пришел. Рутенберг помчался к Азефу. Они и раньше не больно симпатизировали друг другу, а тут разругались вообще. Но решение о ликвидации одного Гапона, если не удастся двоих, он от него добился. Не учел только, с кем имеет дело.
Теперь организация ликвидации ложилась целиком на него. Вопрос доверия рабочих и доказательства предательства Гапона оставался. Рутенберг решил вынести судьбу провокатора на их суд. Он пригласил попа на прогулку в Териокский лес для важного разговора. Ехали на извозчике. Гапон поначалу удивился тому, что Рутенберг, всегда осторожный конспиратор, завел беседу о деликатных вещах, называя все своими именами, но потом и сам разговорился. Откуда ему было знать, что извозчик на козлах – участник расследования?
28 марта на даче в Озерках, куда вызвал Гапона Рутенберг, их ждала группа рабочих. Суд был скорый и суровый. Объявили приговор, Рутенберг вышел на крыльцо покурить. Когда он вернулся, приговоренный висел на крюке вешалки в прихожей, уже бездыханный. Рутенберг вытащил из кармана тот самый нож, которым совершил постриг попу в подворотне у Дворцовой 9 января, протянул его главному исполнителю – Дикгофу-Деренталю:
— Обрежь веревку и прикрой, — сказал он.
Тело Гапона нашли только через месяц.
Предательства
Эта картина Гапона на вешалке преследовала его всю жизнь. Она вписалась в целую цепь предательств – сначала самого вождя рабочего движения, потом – товарищей по партии.
Обстоятельства смерти героя 9 января и причастность к ней Рутенберга всплыли сразу. 16 апреля в газете «Новое время», известной среди прочего как канал слива компромата из правительственных и полицейских источников, под псевдонимом «Маска» была опубликована статья чиновника по особым поручениям Департамента полиции, в прошлом тайного агента и журналиста, Ивана Манасевича-Мануйлова «К убийству о. Гапона», где было названо и имя, и партийная кличка, и многие детали.
ЦК эсеров не дал никакого опровержения. Чернов и Азеф на закрытых беседах представляли казнь провокатора личной инициативой Рутенберга. В это многие поверили. Он не мог доказать обратное: разговор с Азефом, при котором Рутенберг добился от него разрешения действовать по обстоятельствам, происходил с глазу на глаз. В правой прессе трактовали убийство Гапона как выяснение отношений между двумя провокаторами.
Только через полгода ЦК опубликовал официальное сообщение о том, что репутация Рутенберга безупречна.
Он пребывал в жуткой депрессии. Разочаровался в друзьях и революции. И уехал из России. Сначала – в Германию. Потом – в Италию. Какое-то время жил на Капри у Горького — под видом брата Марии Андреевой, чтобы не вызывать подозрений иностранной агентуры. Поговаривали об их романтических отношениях.
Участвовал в загулах приезжавших к Горькому гостей. В частности с Леонидом Андреевым. Рассказал ему, как однажды скрывался от слежки в борделе. Андреев использовал это как сюжет для рассказа «Тьма», чем вызвали гнев Горького оба.
Потом съехал в Геную. Занялся гидротехникой и ирригацией. И тут впервые в полной мере проявился его инженерный талант. Все это в конце концов вылилось в несколько патентов: Рутенберг изобрел новую систему сооружения плотин для электростанций, новую конструкцию водомета. У него появились деньги и связи. Он смог, наконец, задуматься о собственной судьбе. И душе.
И здесь поймал на предательстве самого себя.
Позже сформулирует это в своей брошюре «Национальное возрождение еврейского народа», вышедшей в Нью-Йорке на идише, самом распространенном в то время еврейском языке:
«Меня стал преследовать неотвязный вопрос: отчего я, цивилизованный человек, имеющий определенное представление о жизненных ценностях, стыжусь своего еврейского происхождения и всячески стараюсь скрыть его от неевреев? И почему так поступает множество евреев, людей, обладающих высоким чувством собственного достоинства и самоуважения?..»
Теперь он стал стыдиться этой своей стыдливости, считать ее предательством. Про евреев, становящихся религиозными, говорят: «Вернулся к ответу». Он так и не стал религиозным, но возвращаться пришлось.
В свое время Рутенберг принял православие. Не из религиозных соображений, а из юридических: тогда, по законам Российской империи (как сейчас в Израиле), можно было заключать только религиозный брак. Его избранница, Ольга Хоменко, владелица издательства «Библиотека для всех», где впервые вышли в свет многие работы Плеханова, была старше его на семь лет и, естественно, была православной. Они вместе родили троих детей, но расстались. Религиозная принадлежность не значила для него ничего, но принадлежность к народу стала означать многое.
Он решил вернуться в иудаизм. Сегодня это не требует никаких усилий (для тех, кто был рожден евреем и носит соответствующий знак на теле, который у Рутенберга, естественно, был с 8-го дня жизни). Но в Средние века существовал обряд возвращения. Вероотступник должен был лечь на пороге синагоги и получить 39 ударов бичом («ибо если ударишь 40 раз, ты можешь обидеть брата своего», — якобы сказано в Талмуде). Рутенберг настоял, чтобы над ним был произведен этот обряд, и потребовал, чтобы удары наносились в полную силу. Шрамы остались у него на всю жизнь, и он ими гордился.
Бегство и возвращение
Первая мировая война поставила его перед новым испытанием. «Интересы России и ее честь в опасности. Если бы не нужно было присягать царю, то я бы ушел добровольцем в русскую армию, чтобы быть вместе с народом, за который мы боролись… Невозможно сидеть в такое время на богатой Ривьере и дискутировать с друзьями о «судьбе Европы» — пишет он на восьмой день войны в еврейской газете.
Но это уже другой Рутенберг, национально озабоченный. Он переживает за еврейских солдат, гибнущих на всех фронтах за страны, где они остаются презираемыми и чужими. У него возникает проект грандиознее плотин гидроэлектростанций, которые он строит по всей Италии.
Из солдат-евреев надо создать еврейские воинские формирования, которые, сражаясь на стороне Антанты, отвоюют у Османской империи Палестину – и создадут там собственное государство. Основывает для этого сионистскую организацию в Италии, куда входят виднейшие евреи страны. Мобилизует на это сионистов Европы и Америки. Увлекает этой идеей вождя правых сионистов Владимира (Зэева) Жаботинского и героя русско-японской войны Иосифа Трумпельдора, организатора отрядов самообороны в Палестине. Вместе они пытаются добиться от английского правительства разрешения на формирование Еврейского легиона. Еврейская молодежь, в большинстве своем из числа выходцев из России, записывается в него массово. Дело идет трудно. Но довольно успешно.
Одновременно Рутенберг разрабатывает детальный план ирригации и электрификации Палестины. Он весь уже там – на будущей родине.
Но тут свершается Февральская революция в России – и этот еврейский националист и убежденный сионист забывает обо всем – и приезжает в Россию.
Последний шанс
В революционном Петрограде Рутенберг оказался в июле 1917-го, вскоре после первой попытки большевистского переворота. В первую же неделю становится заместителем губернского комиссара по гражданским делам – фактически вице-губернатором.
Все еврейские дела забыты. Без него на Ближнем Востоке создается Еврейский легион, и слава его создания навсегда достанется Жаботинскому. Рутенберга волнует другое: продовольственное снабжение Петрограда, положение на фронтах России и надвигающийся большевистский переворот.
В октябре он приходит к своему старому другу Керенскому. Предупреждает: больше выжидать нельзя, события развиваются не в нашу пользу, судьба России на кону. Убеждает, что ситуацию можно переломить в один день: надо только расстрелять Ленина и Троцкого – и все у них развалится.
Керенский говорит: «Нет!». Назначает его членом тройки по наведению порядка, но без чрезвычайных полномочий.
Всю жизнь Рутенберг корил себя, что не взял тогда закон в свое руки, и оставался в уверенности, что большевистскую революцию можно было предотвратить, и мог это сделать он сам.
Через пять лет министр колоний Британской империи Уинстон Черчилль, выступая в палате общин в поддержку рутенберговского плана электрификации Палестины, скажет, что доверяет этому человеку, потому что знает: он требовал от Керенского уничтожить Ленина и Троцкого, и это спасло бы Россию.
Но решимости Рутенберга Керенскому не хватило. Он предоставил своему брутальному другу заняться обороной Зимнего в канун большевистского переворота. Ситуация уже была безнадежной. Счастье улыбнулось другому еврею, недавно вернувшемуся из эмиграции, — Григорию Чудновскому, он командовал штурмом. Арестовал Временное правительство вместе с Рутенбергом и препроводил в Петропавловскую крепость.
Выйдя через полгода из каземата, Рутенберг еще пытался спасать Россию на юге – на Украине и в Одессе, пока окончательно и бесповоротно не убедился, что это чужая страна – для него и его народа. Вести о все новых погромах приходили к нему ежедневно. А друг Савинков предлагал собрать с мировых сионистов денег, за которые он бы урезонил армию зеленых в резне евреев.
В 1919-м Рутенберг окончательно покинул Россию – и стал осуществлять свой давний план по преобразованию Палестины на базе ирригации и электрификации. Предприятие, которое он создал, до сих пор остается крупнейшим в Израиле и основой его инфраструктуры. Как он это сделал – заслуживает отдельного рассказа, похожего на сказку.
России в его жизни больше не было. Разве что перед самой смертью…
Под Новый год в Иерусалиме выпал снег, какого не было двадцать лет. Его хоронили без гроба, как и положено у евреев, завернутым в саван. Процессия пробиралась через сугробы к старому кладбищу на Масличной горе в Иерусалиме. Согласно преданию, именно сюда придет Мессия, и погребенные здесь встанут первыми. Ожидание Мессии для евреев – осознанный и непрерывный процесс. Может, потому среди них всегда находились те, что считали, будто это они и есть.
Публикация: «Огонек», май 2013
Фото:
Гапон — www.pravenc.ru
Рутенберг — www.hrono.ru
